Премия Рунета-2020
Улан-Удэ
-5°
Boom metrics

Александра Маринина: Чтобы передать настоящую речь XIX века, я читала стенограммы судебных заседаний

Автор знаменитой «Каменской» рассказала Радио «Комсомольская правда», как она решилась уйти от детективного жанра и написать исторический роман о человеческих отношениях «Обратная сила» [аудио]
Александра Маринина в гостях у Олега Жданова на Радио «Комсомольская правда»

Александра Маринина в гостях у Олега Жданова на Радио «Комсомольская правда»

Фото: Наталья КАМЕНЕВА

Жданов:

- Я – Олег Жданов. И вы слушаете мою программу о книгах на Радио «Комсомольская правда». Что такое 18 сентября в истории мировой литературы? В 1709 году родился английский критик и поэт Сэмюэл Джонсон. В 1750-м – Томас Ириарте. Это испанский поэт. В 1830-м появился на свет Михаил Загоскин, это русский прозаик и журналист. В 1906 году в этот день появился на свет Семен Кирсанов, замечательный поэт. И вот я бесконечно радуюсь, что наконец-то интернет-энциклопедии стали вспоминать современников. В 1961 году в этот день родился Бернард Вербер, французский современный писатель. Еще этот день знаменит двумя литературными датами. В 1852 году 18 сентября состоялась первая публикация повести «Детство» Льва Николаевича Толстого в 9-м томе журнала «Современник». Тогда они назывались не выпуски, а тома или книги. А в 1886 году французский Жан Мореас опубликовал в «Фигаро» «Манифест литераторов-символистов». Что интересно, главной мотивацией этой публикации было то, что критики называли, обзывали его творчество и творчество Бодлера и Малларме декадансом. Ему не нравилось слово, и он решил его заменить. И из этого родился «Манифест» и целое направление в искусстве. Получился символизм вместо декадентства. Но обратной силы такие заявления уже не имеют. На самом деле обратной силы не имеет много чего.

Сегодня я хочу с вами поговорить об обратной силе. Но повод к этому куда более интересный. Сегодня у меня в гостях Александра Маринина – замечательный российский… Вы зря смеетесь, я сначала хотел сказать – «литератор».

Маринина:

- Да ну, конечно. Вы не боитесь потом на улицу выйти?

Жданов:

- Нет, потом я понял, что многие думают, что вы только детективы пишете. Но я-то знаю, я уже прочел первый том последнего произведения. Поэтому… Итак, Александра Маринина, замечательный российский писатель. Здравствуйте.

Маринина:

- Здравствуйте, Олег.

Жданов:

- Я предлагаю слушателям задавать вам вопросы. Сегодня у нас в качестве призов первый том из трехтомника романа-трилогии «Обратная сила». И первый вопрос, если вы сможете на это ответить, - вопросы очень сложные,- это просто потрясающе. Самый легкий вопрос: какой реальный исторический персонаж, который, кстати, родился в том же географическом регионе, что и Александра Маринина, вышел из той семьи, которая описана в этом романе? У меня к вам куча очень серьезных вопросов.

Маринина:

- Воскресенье, вечер, серьезные вопросы. Ну…

Жданов:

- Только серьезные вопросы могут нас отвлечь от выборов. Что является для вас, как для писателя, точкой поворота к уходу от соблазна? Вы – известный писатель. Вы пишете с первой публикации в журнале «Милиция», уже давно огромные тиражи. Уже больше 30 романов о Каменской. Экранизации. Все хорошо. Принимаясь за нечто иное, не по тематике, не по жанру, а по глубине, вы, как минимум, рискуете потерять какую-то часть аудитории.

Маринина:

- Конечно.

Жданов:

- Открою вам секрет, что среди издателей вы…

Маринина:

- Детективщица, да?

Жданов:

- Нет. Они тоже люди серьезные. Вы известны как человек, который очень серьезно проверяет все факты, которые использует в книгах. А это означает огромную работу с источниками – открытыми, не открытыми. Вы вдруг взваливаете на себя совершенно иной уровень и ответственности за факты, которые вы используете, и глубину произведения. Прочтя первый том, я понял, что это не детектив.

Маринина:

- Абсолютно.

Жданов:

- Это вообще очень наджанровая конструкция. Итак, как выглядела точка, где вы решились отказаться от соблазнов уже накатанных рельсов в своем творчестве?

Маринина:

- Точка выглядела очень просто. 2002 год. Я просыпаюсь утром. Накануне я давала какое-то очередное интервью с банальными, абсолютно привычными вопросами. Меня спрашивали, не хочу ли я написать что-нибудь не детективное, а в другом жанре. И я абсолютно искренне отвечала, что мне уютно и удобно в этом жанре, я могу в нем сказать, в его рамках, все, что я считаю нужным сказать. И менять жанр нет никакого желания. Ровно на следующее утро я проснулась с ощущением: я не хочу писать детектив, я хочу написать семейную сагу. Это было 14 лет назад. Было очень страшно. Потому что я прекрасно понимала: издатель ждет от меня детектив, читатель ждет от меня детектив, причем с Каменской. Ничего другого от меня никто не хочет и не ждет. И все это было похоже на жуткую авантюру. Но, когда в 1998 году, то есть за четыре года до этого момента, я выходила в отставку, я себе сказала: у меня больше не будет начальников. Никто и никогда больше не будет мне указывать, что и как мне делать.

Жданов:

- И в этот момент протест против начальников привел вас к раскрытию в новом литературном пространстве?

Маринина:

- Этот протест прожил во мне еще четыре года, прежде чем робко высунул голову наружу и сказал: а давай попробуем другое.

Жданов:

- У нас есть звонок.

Андрей:

- А насколько для вас важен тираж ваших книг? Я купил книгу, на ней стоял тираж 80 тысяч, это очень много по нашим временам.

Маринина:

- Тираж – это для меня показатель того, сколько издательство рассчитывает этой книги продать. В конечном итоге – сколько людей предположительно этим заинтересуются. Поэтому, чем выше там стоит цифра, тем я это расцениваю как более высокую оценку издательством потенциального круга людей, которым это будет интересно. Конечно, это как оценка в школе – чем она выше, тем считается, что тебя учитель похвалил. 80 тысяч – это сейчас. Были времена, когда тиражи были больше. Причем больше существенно. Это были те времена, когда не так распространена была электронная книга. Сейчас бумажная книга пользуется все меньшим и меньшим спросом. Больше читают электронные книги.

Жданов:

- Это издательский маркетинг, они всегда осторожничают.

Маринина:

- Да. Всегда же можно сделать допечатку, если не хватит. Гораздо хуже, если не раскупится тираж. Он будет лежать и занимать место на складе.

Жданов:

- Вернемся к семейной саге. Есть ли у вас или были, возможно, ориентиры среди авторов, которых вы читали сами, в жанре семейной саги?

Маринина:

- Ориентиров у меня вообще нет. Я существо абсолютно безбашенное. Я плыву…

Жданов:

- Подполковник безбашенный?

Маринина:

- Абсолютно безбашенный, да. Может быть, благодаря этому я и стала подполковником.

Жданов:

- Может быть «Сага о Форсайтах»?

Маринина:

- Вы знаете, «Сага о Форсайтах» никоим образом не может быть для меня ориентиром, потому что впервые я ее прочитала в очень нежном возрасте, лет 12-13 мне было. В те годы я еще читала по-детски. То есть там, где скучно, я пролистывала.

Жданов:

- Значит, пролистали две трети этой книги?

Маринина:

- Да, ту треть, которую я прочитала, мне безумно понравилась, всякие любовные истории и прочее. Я сохранила на долгие годы ощущение, что это гениальное, безумно интересное произведение. Когда мне было 40 лет, я решила его перечитать.

Жданов:

- Сколько пролистали в этот раз?

Маринина:

- 50 страниц я честно прочла. Я с 15 лет уже читаю подряд. Вот до 15 лет я еще перелистывала. Я прочитала честно от слова до слова первые 50 страниц, закрыла книгу и сказала себе: боже мой, это не мое, к сожалению.

Жданов:

- Хорошо, другой пример масштабнейшей вселенской семейной саги – «Сто лет одиночества».

Маринина:

- Не перечитывала. Помню, что, когда прочла первый раз, тоже в юности, молодая я еще была, лет 25, наверное, мне было, помню, что мне очень понравилось. Но у меня не осталось ощущения, что это семейная сага.

Жданов:

- Она развернута до вселенского масштаба потому что.

Маринина:

- В более зрелые годы, когда уже какой-то жизненный опыт накопился и какая-то мудрость появилась, я не перечитывала Маркеса больше.

Жданов:

- Мы пришли к некоему логическому заключению, что у семейной саги есть риск быть скучным повествовательным потоком.

Маринина:

- Конечно.

Жданов:

- Значит это тот риск, с которым автор, писатель должен бороться.

Маринина:

- Или смириться с ним.

Жданов:

- Но ведь ваша сага также имеет временное путешествие. Она ведь не совсем последовательна. Издатели же говорят, что вы проверяете каждый факт. «Вы уж, ваше сиятельство, матушка барыня Аполлинария Феоктистовна, решите дело как-нибудь, а то боязно дворовым, ответственность-то какая, ежели что случится, - умоляюще бормотал Никитенко, сутуловатый, невысокий, но энергичный управляющий имением Вершинское, родовым поместьем князей… расположенным неподалеку от Калуги». Имена из этого абзаца, имение, его географическое расположение все-таки имеют под собой реальную основу? Или это фантазия автора?

Маринина:

- Название имения Вершинское, безусловно, выдумано. Обращение «матушка барыня» проверено. Аполлинария Феоктистовна – имя тоже выверено для дворян, титулованных князей соответствующего года рождения. В чем одет Никитенко – тоже выверяла.

Жданов:

- Изучая быт, культуру, домашнюю культуру российского дворянства, вы открыли его для себя по-новому? Мы в любом случае дети некоего идеологического воздействия.

Маринина:

- Конечно, мы же дети советского воспитания и советских методов преподавания истории и литературы. Именно поэтому у меня был напрочь отбит интерес вообще к XIX веку школьным образованием. Я никогда к нему не возвращалась. Только если художественную литературу какую-то я читала. А нехудожественную – никогда. И сейчас, когда послевкусие от школы прошло, я снова вернулась к XIX веку, конечно, открыла для себя массу неожиданного, особенно касающегося методов воспитания детей в дворянских семьях. Вообще отношения к детям. Но самым трудным для меня и, наверное, самым упречным во всей книге был, конечно, язык.

Дело в том, как совершенно справедливо заметил Леонид Беловинский, наш прекрасный знаменитый историк, никто не знает, как на самом деле разговаривали люди в XIX веке. Все, что мы знаем о речи XIX века, это речь записанная. Либо художественная литература, либо письма, дневники, мемуары. Но это уже письменное искажение той самой устной речи, которая живьем воспринимается только в виде стенограммы. Мне было очень страшно, потому что стилизовать текст под Тургенева, Чехова, Достоевского – это полный бред и мне совершенно не по силам. Я не филолог и не литератор. Меня очень спасли стенограммы судебных заседаний. Я их начиталась в таком количестве, что мне показалось, что я могу более или менее как-то приближенно передать хотя бы в некоторых случаях манеру речи, близкую к правде. Но не уверена, что у меня это получилось.

Жданов:

- Удивительный феномен. Запись судебного разбирательства в данном случае становится культурологическим путешествием в эпоху.

Маринина:

- Да, потому что там та самая речь – рваная, с недоговоренными фразами, с потерянными подлежащими. Ну, как любая стенограмма, когда мы начинаем ее расшифровывать, волосы на голове шевелятся.

Жданов:

- А вот какие-то вещи, которые понижают градус высокого образа дворянства? Эпизод в романе, когда матушка прогуливает множество денег на балы и платья, когда нельзя появиться в уже надеванном. А при этом отзывает сына из армии, потому что он служит в слишком элитном полку, не хватает денег на его содержание.

Маринина:

- Слишком затратно.

Жданов:

- Получается, о, ужас, николаевская Россия была готова тратить деньги на платья и при этом отзывать офицеров из армии, чтобы они превращались в картежников. Это же колоссальная тема сама по себе.

Маринина:

- Я так высоко не замахиваюсь и так глубоко не копаю. Мое дело – обозначить факт, обозначить тему. Если кому-то интересно, пусть разрабатывает ее более глубоко.

Жданов:

- По вашему ощущению, были ли люди XIX века, находясь в контексте большего присутствия этических правил неких, были ли они более греховны, чем мы сейчас? Держало ли то воспитание какую-то марку? Или все-таки ничего не меняется от поколения к поколению?

Маринина:

- Я думаю, что ничего не меняется. Просто люди были в основной своей массе весьма религозны, весьма верующи. И подозреваю, что мало кого это удерживало от греховных поступков, но давало им возможность пройти обряд покаяния, поговорить с батюшкой, снять грех с души и идти грешить дальше.

Жданов:

- Ну да, перезагрузиться таким образом, да простят меня религиозные люди.

Маринина:

- Да.

Жданов:

- Три тома – это потому что не помещалось? Или в этом есть какой-то еще иной смысл?

Маринина:

- Совершенно никакого смысла нет. Я писала так, как мне писалось. Когда получился конечный объем, издательство само уже решало, как это издавать – одним томом, двумя, тремя, пятью.

Жданов:

- И все три уже есть в продаже?

Маринина:

- Да.

Жданов:

- Ирина, слушаем вас.

Ирина:

- Возможно, герой вашего вопроса – Николай Иванович Гнедич, переводчик «Илиады».

Маринина:

- Спасибо, Ирина.

Жданов:

- Когда пишется семейная сага, в нее закладывается изначально некое послание о чем-то? Допустим, если мы говорим о Форсайтах, то там, скорее, вырождение от поколения к поколению, у Маркеса о том, что каждый человек одинок, в каком бы сообществе он не был. Есть ли для вас жанровое послание в семейной саге?

Маринина:

- Конкретно в этой – есть. Но оно сформировалось не сразу. Когда я бралась только за придумывание этой книги, у меня была одна идея. Потом она трансформировалась в другую идею. Потом, когда я уже начала писать текст, мне казалось, что я буду писать книгу о невыносимости жизни с чувством вины. И ближе к концу первого тома, когда писался эпизод на даче, меня вдруг стукнуло в голову: Сандра с ее истерикой, с ее непониманием, кто я, какие колыбельные я должна была слышать в своем детстве на самом деле, человек без роду, без племени, не знающий, откуда он взялся. И я поняла, что мне хочется написать эту книгу о необходимости знать и помнить свои корни. Потому что без этого действительно человек летит, не понимая своего пути.

Нарина:

- Наверное, когда вы готовились к написанию романа, читали много дневников писателей, относящихся к периоду XIX века. Что вас особенно впечатлило? Большой привет от нашего фан-клуба вам.

Маринина:

- Спасибо, Нариночка. Мне приятно, что вы нас слушаете. В дневниках, собственно, все, что меня поразило в дневниках, изложено в первом томе, в размышлениях Гнедича. Я вдруг отчетливо поняла, что дневники бывают двух видов – предназначенные для опубликования и не предназначенные. Если он действительно не предназначен для публикации, то мы его и не прочтем никогда. Если он хоть каким-то образом писался в расчете на то, что это кто-нибудь когда-нибудь прочитает, то в нем изначально много неправды.

Жданов:

- Лукавства.

Маринина:

- Лукавства и прямой неправды. В частности, в дневниках Суворина это просто…

Жданов:

- Еще один вопрос для слушателей. Есть фильм, главную роль в котором сыграла Анна Самохина. Он снят по произведению Пикуля, режиссер фильма – Панин. Как звали реальную героиню? Вам надо назвать женщину, которая есть и в романе «Обратная сила». А за кого вы сегодня голосовали?

Маринина:

- Ой, не скажу. Тайна сия велика есть.

Жданов:

- Пришло сообщение: «Мужественная дама – ваша гостья. Признаться в равнодушии к Голсуорси – чувствуется милицейская закалка».

Маринина:

- Я, конечно, продукт советского времени, когда сказать про какого-нибудь классика, что мне не очень понравилось или меня не сильно впечатлило, это было равносильно преступлению. Да, я в такой среде выросла и так воспитана, это правда. Но с тех прошло 25 лет, за эти 25 лет, если бы я ничему не научилась, то грош была бы мне цена. За 25 лет, по-моему, даже идиот может чему-нибудь научиться.

Жданов:

- В романе переплетаются настолько жесткие описания разных эпох. Сначала погружаешься в жизнь Гнедичей, это одна ситуация, чувствуешь себя в тургеневском пространстве, «Случай на охоте» вспоминается. А потом меня поразили советские наши истории. Там говорится о «Всесоюзном НИИ по изучению причин и разработке мер предупреждения преступности при Прокуратуре СССР, для краткости именуемом просто Институтом прокуратуры». Это историческая данность. И аббревиатур в советские времена было множество. Но ведь это тоже для автора сложно. Настолько они разноритмичны, с разным нравственным наполнением – эти два мира очень далеки друг от друга. С другой стороны, их объединяют люди, это перерождение генетическое. Как вам дался этот сложный момент?

Маринина:

- Два момента здесь. Момент первый: а кто сказал, что должно быть легко? Да, было трудно. Второй момент. К сожалению, а может быть, и к счастью, вы не читали второй и третий том. Те, кто дочитал книгу до конца, отчетливо видят, что все, что происходит сейчас, происходило сто лет назад, сто пятьдесят лет назад, двести лет назад. Ничего не изменилось. Люди те же, проблемы те же, грехи те же, чувства те же, все то же самое. В частности, прелестная манера перекрывать движение, когда идет кортеж высокопоставленных персонажей, это не продукт нынешнего времени. Это придумал Великий князь Сергей Александрович, когда был генерал-губернатором Москвы.

Андрей:

- Ощущаете ли вы себя просто человеком в России? И почему нет прямых действий не то что против власти, а примерно так…

Жданов:

- Почему Александра Маринина не оппозиционер открытый?

Маринина:

- Отвечаю коротко, пироги должен печь пирожник, а сапоги тачать – сапожник. Не каждый человек может профессионально этим заниматься. А заниматься непрофессионально, то есть дилетантски, - только вред всему делу принесет. Я существо домашнее.

Жданов:

- Поэтому у нас были, как известно, профессиональные революционеры.

Маринина:

- Да.

Иван:

- Марина Анатольевна, как бывший полковник милиции, теперь уже полиции, скажите, пожалуйста, как у нас в Ставрополе остановить ночную продажу спиртного? Помогите, пожалуйста.

Жданов:

- Подполковник, насколько я помню.

Маринина:

- Да.

Жданов:

- Александра Маринина, ответьте.

Маринина:

- Вы же знаете прекрасно, что на все нужна политическая воля. Если в Ставрополье в нарушение всех законов Российской Федерации круглосуточно продается спиртное, значит за это кому-то заплачено и куда-то занесено.

Жданов:

- И точка.

Маринина:

- И сделать тут совершенно ничего невозможно до тех пор, пока эта порочная практика существует.

Жданов:

- Возможен запрет ваших книг на Украине.

Маринина:

- Да, я слышала об этом.

Жданов:

- А читают вас со страшной силой. Даже есть организация, которая говорит о том, что она готова организовать самиздат и выпускать подпольные тиражи. Какое у вас отношение к такой ситуации? А чего им не понравилось?

Маринина:

- Судя по тому тексту, который я читала в прессе, им не понравилось, что позитивно оцениваются силовые структуры, как им показалось. Хотя на самом деле все мои книги, начиная с самой первой, это абсолютное поливание грязью нашей родной милиции, потом полиции, попытка вскрыть какие-то их недостатки, вскрыть грязь, в которой они живут. Никакого прославления силовых структур в моих книгах никогда не было – ни МВД, ни ФСБ никогда не прославлялось. Но есть закон жанра. Если я пишу детектив, значит есть сыщик, который раскроет преступление. А если он преступление раскроет, значит он, во-первых, точно не тупой, и во-вторых, совершенно точно не хронический алкоголик. Иначе он просто не сможет работать.

Жданов:

- Или это связано с тем, что вы родились во Львове?

Маринина:

- Родилась я во Львове.

Жданов:

- Вы должны быть вообще абсолютно прозападной украинской экстремисткой.

Маринина:

- Я думаю, что это какой-то вброс непонятно чего. Не может этого быть. Я очень нежно отношусь к своим читателям в Украине. Очень благодарна им за то, что они любят и читают мои книги. Я не думаю, что все это на самом деле случится.

Жданов:

- Быть самиздатом при жизни в таком варианте очень круто.

Маринина:

- Практически Довлатов.

Анатолий:

- Почему такая тяга к воровству огромного количества не только тех, которые наверху?

Жданов:

- Часть ли это российской ментальности?

Анатолий:

- Наверное, это во всем мире всегда так.

Маринина:

- На этот вопрос прекрасно ответил наш замечательный писатель Михаил Веллер. Я могу только повторить, процитировать его: человек – существо очень экономичное. Он всегда выбирает тот путь, который легче. Украсть всегда проще и быстрее, чем долго, старательно, много лет зарабатывать. Это особенность не российского менталитета, а устройство человеческого мозга во всем мире.

Жданов:

- Поскольку сага начинает с 1842 года, есть отрезок 1865-1882. Огромное пространство. Во время изучения этих материалов, в том числе судебных, литературы тоже, у вас появился ответ на вопрос о какой-то русской исключительности, особенности русской ментальности? Или все-таки это тоже немножко гиперраздутый тезис?

Маринина:

- Мне кажется, что тезис действительно, скажем так, значение его сильно преувеличено. Особенность русской ментальности – единственная, которую мне удалось чуть-чуть нащупать, я совершенно ничего об этом не писала в тексте, просто сама для себя поняла: мы ничему не учимся. Мы совершенно не в состоянии осмыслить предыдущий опыт и сделать на его основе выводы, которые позволят скорректировать свои будущие действия. Ну нет – и всё.

Жданов:

- То есть наш сакральный герб – это грабли?

Маринина:

- Не исключено на самом деле, что это связано с… вот тут я не знаю, во всем ли мире это принято, или только на нашей территории, мы не можем извлечь опыт, потому что мы не можем знать историю. Историю принято перевирать. Каждый вновь пришедший правитель начинает ее переписывать. Поэтому извлечь опыт из прошлого практически невозможно.

Жданов:

- В Европе нет прецедентов уничтожения архивов специально.

Маринина:

- А у нас это легко.

Жданов:

- Зачистка архивов происходит с завидной регулярностью.

Маринина:

- Должна сказать, что интервал между девятнадцатым и шестьдесят пятым годом не стоит на томах, но покрыт воспоминаниями и флешбэками персонажей. То есть война имеет место.

Жданов:

- Насколько вы прочувствовали ощущение культурного провала с наступлением власти большевиков? И был ли он? Многие люди просто перестали говорить о своем хорошем университетском образовании или дворянском происхождении, просто понесли свою ментальность, личную культуру дальше.

Маринина:

- В том-то и дело, что они ее не понесли. А как ее понесешь? Ведь как только ты начинаешь эту культуру передавать, возникает вопрос: а где это ты всего этого набрался? А где ты всему этому научился? А где ты это все прочитал?

Жданов:

- Когда посетителями Московской консерватории были бабушки с явным пониманием музыки не пролетарским совершенно. Моя собственная бабушка в конец жизни головой поехала и перестала говорить по-русски, перешла на французский. Это было очень забавно, ей уже было за девяносто, она по-русски не говорила. Потому что училась в гимназии когда-то. Все равно они что-то… на уровне, может быть, осанки…

Маринина:

- Безусловно, то поколение, которое родилось в 20-30-е годы, у них был шанс перенять это. У моего поколения, у тех, кто родился в конце 50-х, этих шансов уже было принципиально меньше. У тех, кто родился после 1980 года, этих шансов не осталось вообще.

Жданов:

- Обращаюсь к вам в данном случае как исследователю культурологического пласта…

Маринина:

- Ой, ну зачем такие страсти?

Жданов:

- Все равно это история преступления, история человеческих страстей так или иначе.

Маринина:

- Это да.

Жданов:

- Очень хочется понять: у нас был шанс на зарождение новой элиты, опираясь на какую-то там культурную составляющую? Допустим, что в 60-е годы со стихами Рождественского, Вознесенского, с Аксеновым как-то раз, и все по-другому зародилось и пошла зарождаться новая интеллектуальная элита? Или нет? Или это тоже от лукавого?

Маринина:

- Я не знаю, у меня нет ответа. Единственное, что могу вам сказать, это должны были быть люди чуть старше меня. Потому что все эти авторы попали на мои школьные годы. Да, я страшно любила Евтушенко, Рождественского, Вознесенского. Я до сих пор могу читать часами наизусть их стихи, сколько лет прошло. Но осмыслить их как гражданскую позицию мне было рано. То есть это должны быть люди примерно 1950 года рождения. А люди 1950 года рождения – это люди, рожденные в послевоенной еще разрухе. И практически не имевшие шансов на хорошее здоровье.

Жданов:

- Пока вы работали в милиции и сталкивались с очень разными людьми, разными и по чину, и по мотивации прихода в органы, были ли там ростки такого уровня коррупции, как проявились позже? И много ли было людей с абсолютно чистым пониманием того, что они пришли защищать справедливость, что они нужны трудовому народу, они сделают мир лучше?

Маринина:

- Пропорцию я вам точно не назову. Но я пришла на работу в милицию в 1979 году. Выросла я в семье тоже милиционера, то есть мой отец работал вообще с конца 50-х. Поэтому я могу судить по нему, по его коллегам. До примерно 1987-1988 года, по крайней мере практические органы милиции, то есть те подразделения, которые занимались непосредственно раскрытием и расследованием преступлений, процентов на 95 состояли из тех, кто пришел туда именно со злом бороться. У них никакой другой мотивации не было. После прихода Федорчука профессиональное ядро было уничтожено. Пришли люди, не имеющие такой мотивации. А тут же с 1987 года вышли теневые капиталы. И все, они поплыли. Люди, не имеющие вот этого стержня ментовского, в хорошем смысле слова, вдруг растерялись перед этими изобильными подпольными деньгами, которые вылезли, когда разрешили частно-предпринимательскую деятельность. И все рухнуло сразу.

Жданов:

- Ну что же, я желаю вам не терять вот этой смелости, отваги в погружении в куда более серьезные материи, чем детективы. И надеюсь, что «Обратная сила» найдет настоящих своих читателей.

Маринина:

- Спасибо.